Илья Муромец и Идолище. Былина

Едет Илья по чистому полю, о Святогоре печалится. Вдруг видит - идёт по степи калика перехожий, старичиме Иванчище. - Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бредёшь, куда путь держишь? - Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царьграда. да нерадостно мне там гостилось, нерадостен я и домой иду. - А что же там в Царьграде не по-хорошему? - Ох, Илюшенька; всё в Царьграде не по-прежнему, не по-хорошему: и люди плачут, и милостыни не дают. Засел во дворце у князя царьградского великан - страшное Идолище, всем дворцом завладел - что хочет, то и делает. - Что же ты его клюкой не попотчевал? - А что я с ним сделаю? Он ростом больше двух саженей, сам толстый, как столетний дуб, нос у него - что локоть торчит. Испугался я Идолища поганого. - Эх, Иванчище, Иванчище! Силы у тебя вдвое против меня. а смелости и вполовину нет. Снимай-ка ты своё платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую: оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня. Илью Муромца.

Раздумался Иванчище, запечалился: - Никому бы не отдал я своё платье, Илюшенька. Вплетено в мои лапти-обтопочки по два дорогих камня. Они ночью осенней мне дорогу освещают. Да ведь сам не отдам - ты возьмёшь силою? - Возьму, да еще бока набью. Снял калика одежду стариковскую, разул свои лапотки, отдал Илье и шляпу пуховую, и клюку подорожную. Оделся Илья Муромец каликою и говорит: - Одевайся в моё платье богатырское, садись на Бурушку-Косма-тушку и жди меня у речки Смородиной. Посадил Илья калину на коня и привязал его к седлу двенадцатью подпругами. - А то мой Бурушка тебя враз стряхнёт, - сказал он калине перехожему. И пошёл Илья к Царьграду Что ни шаг - Илья по версте отмер дает, скоро-наскоро пришёл в Царьград, подошёл к княжескому тере му. Мать-земля под Ильёй дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются; - Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришёл Наш Идолище двух сажен, а и то пройдет тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.

Ничего им Илья не сказал, подошёл к терему и запел по-каличьсму: - Подай, князь, бедному калике милостыню! От Илюшиного голоса белокаменные палаты зашатались, стёкла посыпались, на столах напитки расплескались, Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца, - обрадовался, на Идолище не глядит, в окно посматривает. А великанище-Идолище кулака по столу стучит: Голосисты калики русские! Я тебе, князь, велел на двор калик не пускать! Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь - голову прочь оторву. А Илья зову не ждёт, прямо в терем идёт. На крыльцо взошёл - крыльцо расшаталось, по полу идет -половицы гнутся. Вошёл в терем, поклонился князю царьградскому, а Идолищу поганому поклона не клал. Сидит Идолище за столом, хамкает, по ковриге в рот запихивает, по ведру мёду сразу пьёт, князю царьградскому корки-объедки под стол мечет, а тот спину гнет, молчит, слезы льёт.

Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался; - Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел русским каликам милостыню давать? - Ничего не слыхал, Идолище не к тебе я пришёл, а к хозяину - князю царьградскому. - Как ты смеешь со мной так разговаривать? Выхватил Идолище острый нож, метнул в Илью Муромца. А Илья не промах был - отмахнул нож шапкой греческой. Полетел нож в дверь, сшиб дверь с петель, вылетела дверь на двор да двенадцать слуг Идолища до смерти убила. Задрожал Идолище, а Илья ему и говорит: - Мне всегда батюшка наказывал: плати долги поскорей, тогда ещё дадут! Пустил он в Идолища шапкой греческой, ударился Идолище об стену, стену головой проломил, А Илья подбежал и стал его клюкой охаживать, приговаривать: - Не ходи по чужим домам, не обижай людей, найдутся и на тебя старшие? И убил Илья Идолище, отрубил ему голову Святогоровым мечом и слуг его вон из царства прогнал.

Низко кланялись Илье люди царьградские: - Чем тебя благодарить, Илья Муромец, русский богатырь, что избавил нас от плена великого? Оставайся с нами в Царьграде жить. - Нет, друзья, я и так у вас замешкался; может, на родной Руси моя сила нужна. Нанесли ему люди царьградские серебра, и золота, и жемчуга, взял Илья только малую горсточку. - Это - говорит, - мной заработано, а другое - нищей братии раздайте. Попрощался Илья и ушел из Царьграда домой на Русь. Около речки Смородиной увидал Илья Иванчища. Носит его Бурушка-Косматушка, о дубы бьет, о камни трёт.

Вся одежда на Иванчище клоками висит, еле жив калина в седле сидит, - хорошо двенадцатью подпругами привязан. Отвязал его Илья, отдал его платье каличье. Стонет, охает Иванчище, а Илья ему приговаривает: - Вперёд наука тебе, Иванчище: силы у тебя вдвое против моей, а смелости вполовину нет. Не годится русскому богатырю от напасти бежать, друзей в беде покидать! Сел Илья на Бурушку и поехал к Киеву. А слава впереди него бежит. Как подъехал Илья к княжескому двору, встретили его князь с княгинею, встретили бояре и дружинники, принимали Илью с почётом, с ласкою. Подошёл к нему Алёша Попович: - Слава тебе, Илья Муромец. Ты прости меня, забудь мои речи глупые, ты прими меня к себе за младшего. Обнял его Илья Муромец: - Кто старое помянет, тому глаз вон. Будем вместе мы с тобой и с Добрыней на заставе стоять, родную Русь от врагов беречь! И пошёл у них пир горой. На том пиру Илью славили: честь и слава Илье Муромцу!

Если говорить сухим языком документов, то родился Илья в селе Карачарове в семье крестьянина Ивана Тимофеевича и жены его Ефросиньи Яковлевны. Да вот беда, ребенок оказался болен ДЦП. Надо отдать должное, не отказались родители от дитяти болящего, не сдали его в приют и не оставили в лесу темном под ракитовым кусточком на погибель верную, а ухаживали за ним, растили по мере сил. Конечно, ни о каком лечении в те времена, да еще и в глухой деревне речи и быть не моглою Так и прожил Илья первые тридцать лет инвалидом обездвиженым. И вот однажды отправились Иван Тимофеевич с женой на лесозаготовки, А сына своего вынесли на двор, посадили на завалинку и прислонили к стеночке. Вот, сидит, значит Илья, кур во дворе считает, а мимо как раз проходили калики перехожие. Лекари самопальные да экстрасенсы самодельные. И говорят они ему:
- Эй ты, мОлодец, преподнес бы старикам водицы испить.

А Илья в ответ:
- Вы что, старичье, издеваетесь? Не видите, сил моих нет, с места сойти не могу, как папка с мамкой посадили, так и сижу.
Тогда посмотрел на него главный калика повнимательней, третьим глазом, который каждому экстрасенсу полагается, и видит: в самом деле, энергетический баланс ни к черту, нервная проводимость на нуле и чакры совсем не чакрят. Тогда прищурился он взглядом специальным и говорит, прям как тот Кашпировский:
- Даю установку - встань и иди и энурез у тебя тоже пройдет.
Илья действительно встал и пошел, да только слишком сильной установка оказалась, остановиться никак не может, кругов пять вокруг избы сделал, пока сила воздействия не уменьшилась. Подходит он тогда к каликам и говорит:
- Ай, спасибо тебе, старичок незнакомый, вылечил.
А тот ему в ответ:
- Да погоди ты радоваться, это еще не все. А лучше ка принеси водицы колодезной, мы тебе микстурку замутим для закрепления результатов. Илья быстренько сбегал к колодцу, принес воды, старик накидал в нее анаболиков запрещенных, энергетически зарядил по методу Чумака и велел Илье выпить до дна. Илья ковшик опрокинул и почувствовал в себе силу немерянную.
- Ну, как, детинушка, что чувствуешь?
- А подать мне сюда змея Горыныча - говорит Илья, я ему все шеи бантиком позавязываю и орду любую татарскую одной левой раскидаю.
Понял лекарь, что с дозировкой перборщил и говорит:
- Принеси ка еще водицы. Илья принес, дохтур в нее антидота насыпал и велел пациенту выпить. Илья выпил.
- А теперь, что чувствуете, больной?
- Э-э-э, как так? - недоумевающе сказал будущий богатырь - Сила вполовину уменьшилась.
- Вот и прекрасно - говорит лекарь, хватит с тебя, не дело таким терминатором быть.
Илья хотел было возмутиться, но подумал, что старик может и совсем без сил оставить и спорить не стал.

С тех пор стал Илья по деревне ходить да силушкой хвалиться. Коня себе завел. А бело было так: однажды выйдя за околицу повстречал Илья мужичка который вел в поводе жеребенка ледащего. И говорит ему Илья:
- Мужик, продай коника.
А красная цена тому жеребенку была грош ломаный. А мужик возьми и запроси пять рублев. Илья взял его тогда за шкирку, поднял в воздух и популярно объяснил теорию ценообразования. Мужик сразу внял и согласился продать животное за справедливую цену. Илья принялся коня откармливать, овсом в который щедро добавлял анаболики, каликой оставленные "на всякий случай". На такой диете жеребенок быстро пошел в рост и скоро вырос в могучего богатырского коня.

Помаявшись в родной деревне Илья решил, что с его силой он достоин лучшей участи и однажды пришел к отцу и сказал:
- Батюшка, не могу я больше в этой глухомани жить. Решил я податься в город и выступать там в боях без правил. Большую деньгу могу заработать и тебе с матушкой помочь.
- Нет, нет тебе на это моего родительского благословения - отвечал отец - Не дело мужику здоровому на потеху морды бить. Вот если бы ты в армию записался, тогда другое дело.
Илья подумал, что действительно, в армии тоже можно карьеру сделать и сказал, что согласен, пойдет наниматься в дружину царскую. На это батюшка благословение дал. Но богатырю же нужно оружие подходящее. Долго Илья ходил по кузницам да меч себе искал. Все они оказывались какими-то мелкими. Пока один кузнец не предложил ему меч который для статуя трехметрового делали. Илья меч осмотрел и одобрил:
- Вот это мой размерчик.

Взял Илья меч свой богатырский, оседлал коня богатырского и поехал в стольный град Киев на службу царскую наниматься.

Ну а про подвиги его я как нибудь в другой раз раскажу.

ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА

КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ

«Илья Муромец, крестьянский сын! Отворяй каликам ворота широкие»

«Если же кто из страны нашей»

Как мало наши представления о Древней Руси совпадают порой с действительностью! Возьмём времена Крещения Руси. Как это обычно видится? Была языческая страна, но вдруг понадобилось святому Владимиру из каких-то государственных соображений её христианизировать. И низвергнут оказался древний Перун. Было, конечно, какое-то сопротивление, но в целом против воли княжеской мало кто решился пойти. Вышло распоряжение веровать во Христа – стали веровать.

Это самая распространённая версия событий, а ведь всё было не совсем так, можно даже сказать – совсем не так. Например, не было никакого древнего культа Перуна на Руси. Поклонение Перуну было культом самым что ни на есть «свежим», утверждённым либо князем Святославом, либо Владимиром. Довольно сказать, что в Киеве археологи нашли в основании капища Перуну остатки храма, стоявшего неподалёку, фрагменты православных фресок. Это к вопросу, кому у нас начали поклоняться раньше – Троице Живоначальной или западнославянскому и варяжскому Перуну.

Христиане уже давно жили к тому времени в Киеве, а в лице Аскольда и святой Ольги даже правили княжеством. А сколько их было среди дружинников? Бог весть, но точно не мало. В договоре князя Игоря – отца Святослава – с греками (945 год) читаем:

«Мы же, все крещёные христиане, клянёмся церковью святого Ильи в соборной церкви, и перед честным крестом, и над этой грамотой хранить всё, что написано в ней, и не отступать от неё ни в чём; если же кто из страны нашей, князь ли, или кто другой, крещёный и некрещёный, не выполнит этого договора, да не получит помощи от Бога, и да будет рабом в этот и будущий век, и да будет заколот своим оружьем».

К этому моменту православные составляли ту часть войска, на которую опиралась княгиня Ольга. На сторону своих воинов-христиан перешёл, в конце концов, и её внук – Владимир Красно Солнышко.

В связи с этим помянем одну русскую воинскую традицию, уже существовавшую, судя по всему, ко времени Крещения Руси, – совершать паломничество в Иерусалим.

«Они крест кладут по-писаному»

«Как так, не может такого быть!» – воскликнете вы.

Но возьмём былины о святом Илье Муромце. Многим, наверное, известно, что он отошёл к Богу, будучи иноком Псково-Печерского монастыря. Но даже тот, кто наизусть помнит былины о нём, не всегда понимает, с чего начиналось служение нашего знаменитого воина, Кто поставил его на ноги.

Вспомним:

Как приходили две калики перехожие
Под тое окошечко косявчето.
Говорят калики таковы слова:
«Ай же ты Илья Муромец,
крестьянский сын!
Отворяй каликам ворота широкие,
Пусти-ка калик к себе в дом».
Ответ держит Илья Муромец:
«Ай же вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широкиих,
Сиднем сижу цело тридцать лет,
Не владаю ни рукамы, ни ногамы».

Кто же такие калики? В детстве, слушая эти строки, я полагал, что калики – это своего рода волшебники. Или, как выразился бы позже, языческие жрецы. Нетрудно также уловить созвучие со словом «калеки», а ведь и верно – именно от калик оно и происходит. Вплоть до революции каликами звали немощных странников, чаще всего слепцов, которые зарабатывали себе на жизнь пением духовных стихов. Среди песен популярнее всего были стихи о Вознесении, об Алексии, Божьем человеке, о Богатом и Лазаре, о Егории, о Страшном Суде, об Иоасафе-царевиче. Путешествуя от села к селу, пели они с каждым веком всё жалостливее:

Христос в доме, отец и мать!
Здорово живёте, батюшка, матушка!
Имя вы Божие посвятите,
Нищию братию нас призрите,
И поблагодарите нас, убогую братию.
Отрезала бы нам, убогим калекам,
Полотинки косыночку?
Приукройте наши тела,
Тела наши грешные, тела наши тёмные!
Не оскудеет ваша рука, хилым дающа,
Не обеднеет, что ради Христа подашь.

Или вот ещё:

Взглянь-ка ты, мать, на высокую высоту,
Так на нашу нищету, на слепоту,
на темноту.
Светлые кому-то, мать, все денёчки,
А нам – тёмные ночки.
Не видим мы свету белого,
Не обозрим-то мы себе красного
солнышка,
Да не видим-то мы, убогие братья,
Да ни рук своих, да ни вас, православных.
Не можем-то мы, убогие братья,
Да ни сделать, ни сработать.
Смилуйся, мать, сжалуйся!
Мы за ваше здоровие Богу помолимся,
Родителей ваших вспомянем!
Дай, Господи, вам добра и здоровья!
А родителям вашим –
Царство Небесное…

Но этим их репертуар не ограничивался. Когда приходилось где задержаться, извлекались из памяти былины, пронесённые сквозь всю русскую историю. Они сохранились с тех древних времён, когда калики были отнюдь не нищими просителями, а славными воинами, решившими оставить после многих лет ратную службу и отправиться на Святую Землю. Грехи замаливать. «Странствующий, нищенствующий богатырь» – так разъяснил слово «калика» Владимир Даль, что, правда, не совсем верно. Отставные дружинники, среди которых были и знатные люди, как правило, не бедствовали – в дальний путь отправлялись не с пустыми руками. Именно по пути в Иерусалим, а возможно, на обратной дороге зашли к Илье два дружинника-христианина, которых никто, кроме Господа Бога, не мог на это наставить.

И говорят калики перехожие:

«Выставай-ка, Илья, на резвы ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай-то калик к себе в дом».
Выставал Илья на резвы ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-учёному,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал;
«Слышу в себе силушку великую».
Говорят калики перехожие:
«Будь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тебе на бою не писана...»

Там дальше ещё очень интересно, названы те, с кем биться не стоит. Со Святогором-богатырём и библейским Самсоном – ну, понятно, это присказка. А дальше перечисляются воины, которых калики, скорее всего, знали лично: род Микулов и Вольга Сеславьич.

Надо сказать, что заблуждался я в отношении калик ещё и по невнимательности. И на том, что крест они клали «по-писаному», глаз не остановился, и словам князя Владимира Красно Солнышко внимания не придал, а ведь он обращался к каликам следующим образом:

«Уж вы здравствуйте, удалые добры молодцы,
Уж как все ли калики перехожие!»

Вот тебе и калеки!

Паломник и богатырь

Ещё в одной из былин рассказывается, как собрался Илья идти против Идолища Поганого, который, по сути, пленил князя Владимира в Киеве. Нужно было решать проблему, вот только как к злодею подобраться? Тут встретился богатырю калика Иванище – был, видать, настоящим гигантом, не уступавшим в мощи Илье. Шёл, опираясь на посох в девяносто пудов, то есть весил как полковая пушка-трёхдюймовка, что, конечно, преувеличение. И спросил Муромец:

«Ай же ты, каличище Иванище!
Ты откуль идёшь, откуль бредёшь?
Откуль бредёшь, откуль путь держишь?»
«Я иду-бреду от города Иерусалима,
Господу Богу помолился,
Во Иордан-реченьке искупался,
В кипарисном деревце сушился,
А ко Господнему гробу приложился».

На Илью эта речь большого впечатления не произвела, зато пришла ему в голову одна интересная идея. И велел он страннику:

«Скидавай ты платье калическое,
Скидавай-ка ты гуню сорочинскую,
Разувай-ко лапотки шелковые...»

Насчёт лапоток шелковых. Это были подвязные сандалии-«калиги» (от латинского caligae – «сапоги»), в которые обувались паломники, отправлявшиеся в Иерусалим. От этого слова и произошло слово «калика». Вот с калигами-то и предложил Илья Иванищу расстаться, а тот после купания во Иордане да лобзания святынь совсем смиренным стал. Сделал всё, как просил Илья, надев взамен его богатырские доспехи. Но когда стал Муромец настаивать, чтобы и посох ему калика отдал, не выдержал Иванище, подбросил клюку под небеса, так что, вернувшись обратно, она в землю вошла. Не мог он Илью вздуть, и не оттого что сил мало – боялся, что если разойдётся, то всё паломничество пойдёт насмарку. Наверняка обет дал крови больше не проливать. Заплакал старый солдат из-за потери паломнического вида и возвращения обратно – в воинский. И дальше пошёл.

Илья же благодаря его одежде смог к Идолищу вплотную в Киеве в палатах княжеских подобраться и порешить его на месте. А затем побил и ошеломлённое вражеское полчище, не оставил никого из поганых «на семена», освободив князя с княгинею.

А пилигрима Иванище Муромец, надо полагать, догнал и снова одеждой с ним обменялся, как обещал. Богатырь должен выглядеть как богатырь, а паломник – как паломник.

Дух в немощи дышит

Но вообще мы здесь ещё не видим того Илью, который стал впоследствии святым иноком. Былинному Муромцу до этого ох как далеко, что не раз отмечалось в былинах.

Преобладание удали над духом свойственно было, согласно некоторым былинам, и другим самым именитым нашим богатырям: Добрыне Микитичу, Алёше Поповичу, у которого с каликами вообще были непростые отношения. Но Господь вразумлял. Однажды собрались все трое богатырей, огляделись, но:

Не видать нигде лютых ворогов,
А без брани жить им прискучило.

И постановили они убить первого встречного. Видят:

Насустречу им всё калечище,
Всё убогое, всё безногое.
А у него костыль двадцати сажон,
А у него шляпа двадцати пудов,
Не простая шляпа – земли Греческой.
Становился он в стороне пути,
Костыль становил середи пути,
Вешал калека шляпу на костыль,
Здевши шляпушку, низко кланялся:
«Здравствуйте, братцы, вы товарищи,
Илья Муромец со товарищи,
Ай, с Алёшечкой со Поповичем,
Со Добрынюшкой со Микитичем!
Ай, вы славные все богатыри,
Вы далёко ли путь свой держите?»
Так радушно ведь то калечище
Со имя тремя поздоровкалось,
Так приветливо здело шляпушку,
Что пропало враз всё желаньице,
Вся охотушка у богатырей
То калечище али в смерть убить,
А хоть загубить, а хоть застрелить.
Да ведь радили раду новую,
А от слова ведь не откажешься –
Убивать пришло, делать нечего.
Взял тут палицу Илья Муромец,
Взял топор Попович Алёшечка,
Взял тугой лук Микитич Добрынюшка.

Молвил калеке Илья Муромец:

«Как мы люди всё православные,
Носим крест святой, Богу веруем,
А ведь ты идёшь из Святой Земли,
Не хотим, чтоб ты, стар калечище,
Всё убогое, всё безногое,
Так и умер без покаяния.
Помолись теперь хоть в остатний раз.
А как явишься в рай ко Господу,
Уж замолви пред ним словечушко
За великих за нас за грешников –
Как за старого Илью Муромца,
За Алёшечку за Поповича,
За Добрынюшку за Микитича!»
На колени встало калечище,
Всё убогое, всё безногое,
Поклонилося трижды на Восток,
Осенилося крестным знаменьем,
Стало Богу молиться и каяться.
А как встал калека да взял костыль,
Ни велик ни мал – двадцати сажон,
Да повыбил им всё оружьецо
А из рук у славных богатырей.
Где там палица Ильи Муромца!
Где топор Алёши Поповича!
Где тугой лук Добрыни Микитича!
После взял он шляпу двадцати пудов,
Не простую шляпу – земли Греческой,
И накрыл ею трёх богатырей
И с конями их богатырскими.

Здесь нужно пояснить, что такое шапка греческая. Это железный остроконечный шлем, который носили не только воины, но и гражданские. Шапка могла быть украшена образами Вседержителя, Богородицы, Иоанна Крестителя, ангелов хранителей, херувимов, евангелистов, ликом святого Николая Чудотворца. Вот такой шапкой накрыл калика богатырей, потребовав от них рядить новую раду (клятву):

«А по ней не токмо что палицы,
А и пальца вы не поднимете.
И не то чтобы на калечище,
На убогое, на безногое,
А на всякого на безвинного,
Что ещё в пути вам сустренется».

Куда деваться? Посовещались богатыри, сидя под шапкой, и дали обещание не трогать безвинных. Понятно, что Калика, который им встретился, был Самим Господом. Так совершалось воцерковление Руси. Тысячи калик, возвращаясь домой, становились яркими проповедниками, сделавшими для христианизации нашей земли, быть может, больше, чем кто-либо. Тогда и сложилась у них песенная православная традиция, которая дожила до ХХ века.

Таких вот калик, ходящих по Русской земле, древний государственный устав причислял к людям церковным.

«Начинали калики наряжатися»

Одевались калики очень по-разному, так как были разного состояния. Иные почти нищие, другие – весьма состоятельные. Были среди них и силачи, и красавцы, одетые в соболиные шубы, с вплетённым в носок обуви драгоценным камнем, сумкой из рыжего бархата и с клюкой из «рыбья зуба» (моржового клыка). Собирались целыми дружинами. Вот одна такая история:

Начинали калики наряжатися
Ко святому граду Иерусалиму –
Сорок калик их со каликою.
Становилися во единый круг,
Они думали думушку единую,
А едину думушку крепкую:
Выбирали большего атамана,
Молоды Касьяна сына Михайлыча.
А и молоды Касьян сын Михайлович
Кладёт он заповедь великую
На всех тех дородных молодцев:
«А идтить нам, братцы, дорога
неближняя,
Идти будет ко городу Иерусалиму,
Святой Святыне помолитися,
Господню Гробу приложитися,
Во Ердань-реке искупатися,
Нетленною ризой утеретися;
Идти сёлами и деревнями,
Городами теми с пригородками.
А в том-то ведь заповедь положена:
Кто украдёт, или кто солжёт,
Али кто пустится на женский блуд,
Не скажет большему атаману,
Атаман про то дело проведает –
Едина оставить во чистом поле
И окопать по плеча во сыру землю».
И в том-то заповедь подписана...

С такими не шути. О таких пели песни:

Один из таких воев – Карп Данилович – стал предводителем отряда молодых псковичей в стычке с немцами в 1341 году, хотя воинского дела калики сторонились. Совершив странствование по святым местам, они пользовались особым уважением в Русской земле, всякий был рад пустить их на постой да послушать, благо рассказать было о чём.

Вспомним описание схождения Благодатного огня во Святом граде одного из наших паломников, игумена Даниила. Случилось это в начале XII века, в те времена, когда Палестина находилась под властью крестоносцев во главе с графом Балдуином – королём Иерусалимским. Календарь у нас тогда с католиками был общий, так что и схождение Огня они ещё признавали.

«Начали вечерню петь на Гробе вверху попы православные, и черноризцы, и все духовные мужи; и пустынники многие тут были; латиняне же в великом алтаре начали верещать по-своему. И так пели они все, а я тут стоял, прилежно глядя на двери Гроба.

И когда начали читать шестую паремию, тот же епископ подошёл к дверям Гроба и опять ничего не увидел. И тогда все люди возопили со слезами: “Кирие, елейсон!” – что значит “Господи, помилуй!”. А когда минул девятый час и начали петь проходную песнь “Господу поём”, тогда внезапно пришла небольшая туча с востока и стала над непокрытым верхом той церкви, и пошёл дождь небольшой над Гробом Святым, и смочил нас хорошо, стоящих на Гробе. И тогда внезапно воссиял свет святой в Гробе Святом: вышло блистание страшное и светлое из Гроба Господня Святого.

И, подойдя, епископ с четырьмя дьяконами открыл двери Гроба, и взял свечу у князя того, у Балдуина, и с нею вошёл в Гроб, и первым делом зажёг свечу князя от того святого света. Вынеся же из Гроба ту свечу, дал самому князю тому в его руки. И стал князь на месте своём, держа свечу с великой радостью. И от него мы все зажгли свои свечи, а от наших свечей все люди зажгли свои свечи по всей церкви, друг от друга зажигая свечи. Свет же святой не так, как огонь земной, но чудесно, иначе светится, необычно; и пламя его красно, как киноварь; и совершенно несказанно светится».

Сам игумен Даниил каликой не был, но русских паломников в Иерусалиме, конечно, встретил, благо они там не переводились.

Их игумен призывает в свидетели своего рассказа о схождении Благодатного огня:

«Мне же, дурному, Бог свидетель, и святой Гроб Господен, и все спутники, русские сыны, случившиеся тогда в тот день там, новгородцы и киевляне: Изяслав Иванович, Городислав Михайлович Кашкича и другие многие, которые знают обо мне, дурном, и об этом рассказе».

Было это девятьсот лет назад – а читаешь, будто совсем недавно, так живо всё передано. Интересный момент: Даниил приезжает на Святую Землю хорошо подготовленным, знает местность, где какая святыня. К этому времени множество русских паломников исходили Палестину вдоль и поперёк, подробно потом рассказывая на Руси обо всех перипетиях своего странствования. Обратно на Русь калики возвращались с пальмовой ветвью, отсюда и произошло слово «паломники».

Лет за пять перед паломничеством Даниила, в 1099 году, в освобождённом крестоносцами Иерусалиме окончила свои дни княгиня Гита (Гида), жена великого князя киевского Владимира Мономаха. Она была дочерью последнего православного короля Англии Харальда, павшего в сражении с войском Вильгельма Завоевателя. На Святую Землю княгиню сопровождала дружина русских воинов.

Здесь же, в Иерусалиме, отошла ко Господу, поклонившись Честному Животворящему Кресту, и святая княгиня Евфросиния Полоцкая. Случилось это в русском монастыре во имя Пресвятой Богородицы. Это не оговорка. Первая наша обитель была возведена на Святой Земле ещё в те стародавние времена, став опорой для русских паломников. Просуществовал монастырь до 3 октября 1187 года, когда захвативший Иерусалим султан Саладин потребовал от христиан покинуть город. Возвращавшиеся на Русь монахи забрали с собой мощи преподобной Евфросинии. Так закончилась, вернее, прервалась на много столетий история настоящих калик перехожих. Перестали наши воины паломничать на Святую Землю, а сначала каликами, потом калеками стали называть нищих странников – певцов о Святой Руси и граде Иерусалиме, о богатырях и святых.

Владимир ГРИГОРЯН

Эта былина известна в двух вариантах. В одном - действие происходит в Киеве, и Илья Муромец избавляет от Идолища князя Владимира, в другом - действие переносится в Царьград (Константинополь) - столицу Византии, и Илья спасает византийского царя Константина, который в былине назван князем. О том, какой из вариантов является изначальным, мнения исследователей расходятся.

Русь и Византия на протяжении своих многовековых отношений бывали и врагами, и союзниками. По мнению некоторых исследователей, в 1091 году русские войска помогали византийцам в борьбе с печенегами. Возможно, именно этот факт нашел отражение в былине.

Имя Идолище, предположительно, представляет собой искаженное Итларище. Итларь - знатный половчанин, упоминаемый в летописи.

Не случайно имя «царьградского князя» - Константин Боголюбович. Вероятно, в этом образе отразилась память о святом Константине, римском императоре, жившем в III–IV веках, поддерживавшем христианскую церковь и основавшем Константинополь, а также о Константине Мономахе, византийском императоре, при котором в первой половине XI века Византия подвергалась нападению турок.

Ехал Илья Муромец путем-дорогою, повстречал калику перехожую - могучего мужичища Иванища. Идет Иванище, клюкой подпирается, а клюка-то у него в девяносто пудов.
Поздоровался Илья с Иванищем и спрашивает: «Издалека ли бредешь, калика перехожая?» Отвечает богатырю Иванище: «Аи же ты, славный Илья Муромец! Побывал я в святом городе Иерусалиме, поклонился там Гробу Господню, искупался в Иордан-реке, под кипарисовым деревом обсушился. А когда возвращался я обратно, то проходил мимо славного Царыграда. В Царьграде нынче не по-прежнему. Засело там Идолище поганое, со грозой, со страхом со великим, со своею ратью несметною. У того Идолища ножищи - как лыжищи, ручищи - как граблищи, голова - как пивной котел, глазищи - как чашищи, а нос на роже - в локоть длиной. Померкло над Царырадом солнце красное, потускнели звезды поднебесные. Захватили поганые царьградского князя Константина Боголюбовича, сковали крепкими железами его резвые ноги, связали шелковыми опутьями его белые руки. Поставили поганые своих коней в Божьих церквах, порубили топорами святые образа да в черную грязь их потоптали».

Рассердился тут Илья Муромец, разгорелось сердце богатырское. Говорит он калике Иванищу: «Экой ты дурак, Иванище! Силы-то у тебя - с два меня, а смелости да ухватки - половинки нет. Почему не прогнал ты Идолище поганое, не освободил славный Царырад, не вызволил князя Константина Боголюбовича?» Решил Илья сам идти на Идолище. Сошел он с богатырского коня, сказал калике Иванищу: «Оставляю я здесь моего Бурушку. Стереги его, пока я не вернусь. Хочешь, езди на нем, хочешь, в поводу води. Да давай с тобой одёжей поменяемся. Ты возьми мое платье богатырское, а мне дай свое, калицкое».

Облекся Илья в платье калицкое, обул лапти лыковые, взял клюку в девяносто пудов и пошел в Царырад.

Идет Илья на клюку опирается, а железная клюка под ним изгибается - знать, не по богатырю она скована.

Вот пришел Илья Муромец в славный Царырад, подошел к Идолищу под окошко, стал просить, как калики просят: «Вы подайте мне, калике перехожей, милостыньку!» От зычного голоса богатырского зашатались терема высокие, потрескались окошки хрустальные, а Идолище поганое удивилося.

Приказало оно привести калику пред свои очи, стало его допрашивать, доведывать: «Ты откуда, калика перехожая?» Отвечает Илья: «Был я в славном городе Киеве, у богатыря у Ильи Муромца».

Спрашивает тогда Идолище: «А каков тот Илья Муромец?» Отвечает Илья Идолищу: «Ростом он не больше меня да и обликом схож. Мы с ним в один день родилися, в одной школе грамоте училися».

Снова спрашивает Идолище: «А помногу ль богатырь хлеба ест, помногу ль пьет пива пьяного?» Отвечает Илья Идолищу: «Хлеба он ест по три калачика, а пива пьет на три медных пятака».

Рассмехнулось Идолище поганое: «Так чего ж у вас на Руси этим Ильей хвастают? Кабы был он сейчас здесь, посадил бы я его на одну ладонь, другою бы прихлопнул - только бы мокро между ладонями и осталось. Я-то ведь ростом в две сажени да в сажень шириной, по семи ведер пива пью, по семи пудов хлеба кушаю, быка съедаю за раз сторублевого».

Говорит тут Илья Муромец: «Была у моего батюшки корова едучая. Тоже много ела- пила, так брюхо у ней и треснуло. Как бы и с тобой такого не случилося».
Идолищу эти речи не полюбилися, пришлись они поганому не в удовольствие.

Схватило оно булатный нож, метнуло в Илью со всею силушкой. Илья в сторону наклонился, от ножа шапкой отмахнулся. Пролетел булатный нож мимо, ударился в дубовую дверь, вышиб ее вместе с ободвериной. Улетела дубовая дверь в сени, двенадцать поганых насмерть убила, того больше покалечила.

А Илья в ту пору схватил свою клюку в девяносто пудов - да стукнул Идолище по темени. Тут поганому и конец пришел.

Взял Илья Идолище за ноги, стал Идолищем помахивать, поганых им охаживать да приговаривать: «Нынче мне оружие по плечу пришлось».

За три часа перебил Илья всю силу несметную, не оставил ни одного поганого.

Освободил Илья князя царьградского, Константина Боголюбовича, расковал его резвые ноги, развязал белые руки.

Сказал князь Константин Боголюбович Илье Муромцу: «Ты, Илья, нынче всех нас повыручил, избавил от напрасной смерти. Оставайся в Царыраде на жительство, я пожалую тебя воеводою».

Отвечает ему Илья Муромец: «Благодарствуй, князь Константин Боголюбович! Служил я тебе три часа - выслужил честь воеводскую. А князю Владимиру служил тридцать лет - не выслужил и слова приветливого. Но не прогневайся, князь, не останусь я в Царыраде на жительство».

Тогда насыпал князь Константин Боголюбович чашу красного золота, другую - светлого серебра, третью - скатного жемчуга.

Пересыпал Илья злато-серебро и скатный жемчуг себе в суму и сказал: «Это ведь мое, зарабочее».

Поблагодарил он Константина Боголюбовича и отправился в обратный путь.

Вот подошел Илья к месту, где оставил Бурушку. Водит Иванище богатырского коня в поводу, сесть на него не решается.

Поменялись они снова одёжею, надел Илья платье богатырское, обул сапожки сафьяновые, распростился с Иванищем, сел на своего коня и поехал в стольный Киев-град.
А калика пошел, куда ему надобно.

Калики перехожие - что это такое? Странную фразу мы встречаем, как правило, перечитывая древнерусские былины. Вот калики приходят к Илье Муромцу, просидевшему на печи много лет, и предлагают ему «питье медвяное», после чего он ощущает в себе богатырскую силу. Вот Илья меняется с каликой одеждой, чтобы неузнанным прийти в Киев и выбить из княжеских палат Идолище поганое. А вот калика-богатырь, защитник стольного града…

Так что значит «калика перехожий»? Самое распространенное толкование - это нищий, который ходил по домам и просил милостыню «Христа ради». Но все не так просто, как кажется на первый взгляд… О том, что означает «калика перехожий», и расскажет эта статья.

Калиги - обувь легионеров и паломников

Слово «калика» вызывает в памяти другое, похожее по звучанию - «калека», а еще жаргонизм «каличный», который употребляется в презрительном смысле и значит «дефектный», «неполноценный», «убогий».

Но есть другое, настоящее значение слова «калика перехожий». Происходит это слово от латинского caligae - калиги, или кожаные сандалии.

Впервые калиги, которые еще называли «римскими сапогами», появились в Древнем Риме, где их носили как рядовые солдаты - легионеры, так и офицеры - центурионы. Высшие чины предпочитали надевать закрытые башмаки, так называемые «кальцеи».

Внешне калиги представляли собой сандалии с открытым носком, с верхней частью, сделанной из переплетенных полосок кожи, и прочной тяжелой подошвой. Такие подошвы хорошо защищали ноги даже при переходе через раскаленную пустыню. Чтобы сделать калиги еще прочнее и устойчивее, их подбивали сапожными гвоздями.

Под сандалии легионеры могли надевать кожаные чулки для защиты голени, или шерстяные носки, если их служба проходила в холодных краях - например, в Британии.

Две тысячи лет назад римская армия, обутая в калиги, промаршировала по всей Европе и северу Африки, заставив местные народы подчиниться власти своего кесаря. Прошло несколько веков. Империя пала. Теперь в Европе были новые правители, и другая религия - христианство. А сандалии, которые когда-то носили военные, оказались на ногах странников, идущих в Иерусалим к Гробу Господню.

Пилигримы, паломники, калики

Уже в первые века христианства в Иерусалим, который считался святым городом, потекли толпы паломников. На Западе их называли пилигримами (от латинского peregrinus - "странник").

Термин «паломник» в русском языке происходит от слова «пальма». Из своих странствий эти люди привозили пальмовые ветви. Если верить Евангелию, именно их держал в руках народ, приветствуя в Иерусалиме Христа. Наконец, странников называли каликами перехожими. люди, обутые в калиги. Самые древние тексты, в которых можно встретить это слово, относятся к 11 веку.

Монастырское братство

Стоит заметить, что съездить в Иерусалим в средние века было непросто. Во-первых, тогда Палестину населяли мусульмане, считавшие христиан врагами, и крестоносцы из Европы - они относились к православным, как к еретикам. И те, и другие, встретив паломника с Руси, могли не отпустить его живым.

Во-вторых, паломничество было затратным - без денег странник рисковал умереть от голода, так и не добравшись до Святой земли. Конечно, церковь охотно спонсировала «благое дело», но все же мало кто путешествовал в одиночку. Чаще паломники собирались в монастырях и шли странствовать большими группами - так было безопаснее. Об этом рассказывают и былины. Вот, например, «Сорок калик со каликою»:

А из пустыни было Ефимьевы,
Из монастыря из Боголюбова
Начинали калики наряжатися
Ко святому граду Иерусалиму…

Какими они были поначалу?

Очевидно, настоящие странники-калики, которые в средние века ходили в Святую землю, были совсем не похожи на тот образ, что сложился в голове у современного человека. Что это такое - калики перехожие во времена Киевской Руси?

Среди этих людей почти не было нищих, зато много было зажиточных - купеческого или боярского рода. Такие люди могли позволить себе дорогую одежду - соболиные шубы, обувь с самоцветными камнями. В былинах упоминается и посох из «рыбьего зуба» - моржового клыка. Многие из них были опытными воинами, и даже силачами. Часто калики носили при себе оружие, что было очень кстати в Палестине, битком набитой врагами.

Конечно, народная память не могла не запечатлеть этих героев в былинах. Среди таких былин есть одна, рассказывающая о каликах перехожих, идущих в Иерусалим - «Сорок калик со каликою». Но она далеко не так известна, как те, речь в которых идет о жизни Ильи Муромца и его подвигах.

Илья Муромец и калики перехожие

Этого богатыря издавна любили в народе, причем, такой славы, как у него, не было ни у одного другого героя былин. Особенную любовь вызывало то, что он по происхождению - мужик, простой крестьянин. Иногда в былинах Илью называли «казаком». Был он реальным человеком, или собирательным персонажем, неясно - здесь исследователи еще не пришли к единому мнению.

В первом былинном сюжете Илья - крестьянский сын, который всю жизнь сиднем просидел на печи. Двое странников, «калик перехожих», пришли к нему и дали испить «питья медвяного», которое наделило его «силушкой великой». Перед этим случилось главное чудо: хотя Илья много лет не мог сделать ни шагу, он сам встал на ноги, отворил ворота и пустил странников в дом. Исцелив Илью, калики перехожие велели ему стать богатырем и найти себе коня, после чего пропали, будто их и не было - «потерялися».

В былине «Илья Муромец и Идолище поганое» герой меняется одеждой с каликой перехожим Иванищем. Здесь сам странник описан как человек огромного роста и богатырской силы, нарядно одетый («гуня сорочинская», греческая шляпа, шелковые лапти с драгоценными камнями, клюка «девяносто пуд», «подсумочки рытого бархату»). Он рассказывает, как шел из Иерусалима через Киев, в котором хозяйничает Идолище поганое, потому что не было в Киеве богатырей и некому было защитить город. Переодевшись каликой, Илья приходит в Киев, где изгоняет Идолище с русской земли. В другом варианте былины он освобождает Царьград (Константинополь).

Из калик - в калеки

Времена менялись, а вместе с ними менялся образ калики-паломника. Наступил момент, когда каликами стали называть странников, которые ходили из села в село и просились на ночлег. Чтобы заработать себе на пропитание, они пели духовные песни, псалмы, рассказывали стихи и былины - ведь у них не было ни гроша. Некоторые из таких странников просили милостыню «Христа ради». Чаще всего это были старики, увечные или слепые - в последнем случае их водили поводыри.

В Украине и Беларуси странствующие певцы носили с собой местный вариант лютни - кобзу, или В тех краях их называли кобзарями. Именно кобзарем прикинулся пан Заглоба, герой романа Генрика Сенкевича «Огнем и мечом», когда уходил от казаков Хмельницкого. Народ таких певцов любил, охотно кормил и считал блаженными.

Теперь на вопрос о том, что это такое, калики перехожие, люди ответили бы, что это нищие бродяги, искалеченные, и, как правило, старые. Так постепенно слово «калика» стало обозначать инвалида, и со временем превратилось в «калека». Прежний образ калики-богатыря, который и крест кладет «по-писаному», и врагов бьет не хуже самого Ильи Муромца, остался только в былинах.