Английская провинция. По следам "Собаки Баскервилей! Где находится гримпенская трясина Хьюго баскервиль

Недавно шестеро граждан Великобритании во главе с писателем Роджером Гарриком-Стилом и Полом Спайрингом, бывшим полицейским, а ныне преподавателем биологии и физики, обратились в министерство внутренних дел и епархию города Эксетер за разрешением эксгумировать тело Бертрама Флетчера Робинсона. Робинсон в Великобритании - личность известная. Именно его, бывшего редактора газеты «Дейли экспресс», репортера и писателя, кое-кто из литературоведов считает настоящим, но не признанным автором «Собаки Баскервилей», одной из самых удачных и известных историй о Шерлоке Холмсе. Робинсон похоронен на церковном кладбище в Ипплтоне, местечке, расположенном на самом краю Дартмурских болот. Именно в этих краях разворачивались события «Собаки Баскервилей». Эксгумация должна ответить на вопрос: умер ли Флетчер Робинсон от болезни или был отравлен.

Поклонники Конан Дойля много лет спорят по поводу истинной роли, которую сыграл в создании «Собаки Баскервилей» Флетчер Робинсон. Несмотря на 11-летнюю разницу в возрасте, Робинсон и Конан Дойль были близкими друзьями. Они познакомились во время Англо-бурской войны, на которой работали журналистами. После войны Конан Дойль нередко гостил у молодого приятеля в Норфолке. Днем они играли в гольф, а вечерами за стаканом виски Флетчер рассказывал страшные легенды Дартмурских болот. Особенно сэра Артура заинтересовали рассказы о черной мифической собаке, которая по ночам рыскала по болотам, и не менее жуткая история о злом эсквайре, сэре Ричарде Кэбелле, продавшем душу дьяволу и утащенном в преисподнюю стаей страшных черных собак. Эти две легенды и легли в основу сюжета «Собаки Баскервилей».

После этих рассказов Флетчер Робинсон однажды пригласил друга погостить у его родных в Ипплтоне и, одновременно, собрать материал для книги «Собака Баскервилей». Судя по всему, «Собака Баскервилей» первоначально задумывалась как совместное творение Конан Дойля и Робинсона.
«Мы с Робинсоном исследуем болота и собираем материал для новой книги о Шерлоке Холмсе», - написал Конан Дойль в письме свой матери. По болотам друзей возил Гарри Баскервиль, кучер Робинсонов. Конан Дойль и Робинсон отблагодарили Баскервиля, вставив в книгу его имя.
Много лет спустя, в 1959 году, 88-летний Баскервиль заявил: «Дойль писал книгу не один. Большие куски написаны Флетчером Робинсоном, но его заслуги так и не были признаны».

В 1902 году, когда «Собака Баскервилей» была готова к изданию, Артур Конан Дойль, говорят, хотел поставить на обложку рядом со своей и фамилию Робинсона, тем самым доказывая факт соавторства, но против этого категорически выступили издатели. Они опасались за судьбу тиража. Конан Дойль к тому времени в отличие от Робинсона был уже известным писателем. Его имя гарантировало любой книге коммерческий успех.
Робинсон был упомянут лишь в сноске, да и то только в первом издании: «Появление этой книги стало возможным благодаря моему другу Флетчеру Робинсону, который помогал мне в работе».

«Собака Баскервилей» имела бешеный успех. Книгу издавали огромными тиражами. Вскоре она начала приносить большие доходы. Конан Дойль заплатил Робинсону 2,5 тысячи фунтов стерлингов, четверть оговоренного гонорара. Для простого помощника эта сумма, конечно, была очень даже значительной. Для соавтора же она была смешной.

В предисловии к«Полному Шерлоку Холмсу» Артур Конан Дойль написал в 1929 году, что «Собака Баскервилей» «родилась благодаря истории, рассказанной Флетчером Робинсоном, замечательным человеком, чья преждевременная смерть была огромной потерей для всего мира. Речь в ней шла о мистической собаке, которая жила около его дома на Дартмурских болотах. Эта история стала началом «Собаки Баскервилей», но должен заметить, что все в книге от первого и до последнего слова и в том числе сюжет принадлежат мне».

В 1907 году, то есть через пять лет после выхода книги, 36-летний Флетчер Робинсон неожиданно скончался при довольно загадочных обстоятельствах. По официальной версии, причиной смерти был тиф. Однако в отличие от жертв тифа Робинсона не кремировали, а похоронили на кладбище Святого Андрея.
Супруга журналиста, Глэдис Робинсон, подлила масла в огонь, заявив сразу после его смерти, что он скончался от пищевого отравления через несколько дней после возвращения из командировки из Парижа.

Гаррик-Стил и Спайринг тоже считают, что симптомы больше похожи на отравление, чем на смерть от тифа. Конан Дойль, по мнению сыщиков-любителей, отравил друга настойкой опия, не желая делиться гонорарами от «Собаки Баскервилей» или, что более вероятно, боясь раскрытия тайны авторства. Любители-сыщики полагают, что великий писатель уговорил Глэдис, с которой у него, по некоторым данным, был роман, отравить мужа. Не исключено, что миссис Робинсон, кстати, не явившаяся даже на похороны мужа, не догадывалась, что ему дает.

Экспертизу останков Флетчера Робинсона должен провести Сьюзен Патерсон, главный токсиколог Лондонского колледжа и сторонник теории отравления. Если в корнях его волос будут найдены следы опия, то метод жидкогазовой хроматографии точно определит, когда и сколько наркотика получил покойный.
Противники версии отравления говорят, что сыщики-любители без каких бы то ни было оснований отказались от всех возможных объяснений и оставили невозможные. Доказательства вины Конан Дойля, справедливо указывают они, даже если Робинсон и был отравлен, носят косвенный характер.
Возможно. Но здесь, наверное, уместно процитировать самого Артура Конан Дойля. «Вы знакомы с моим методом, Ватсон, - говорит Шерлок Холмс. - Он основывается на наблюдении за мелочами».

Наука и жизнь // Иллюстрации

Титульный лист книжки Абрахама Флеминга.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Церковь Святой Троицы в Блайсбурге, где на дубовой двери сохранились отметины когтей чудовища.

Черная собака присутствует в городском гербе Банги, под ней изображен зигзаг молнии.

На старинной гравюре, изображающей внутренность церкви в XVII веке, показаны прихожане с их собаками.

Как известно всем почитателям частного детектива Шерлока Холмса, богатый землевладелец сэр Чарльз Баскервиль погиб от разрыва сердца, встретив в сумерках на аллее своего поместья громадную черную собаку со светящимися глазами и пастью. Только вмешательство Холмса спасло от той же участи и сэра Генри. Судя по передававшейся из поколения в поколение в семье Баскервилей рукописи 1742 года, это чудовище преследовало членов семьи не менее полутора веков.

Но откуда взялась эта собака? Самый простой ответ - со зловещих Гримпенских торфяных болот, где ее поселил (предварительно намазав фосфором) негодяй Стэплтон, зарившийся на поместье и все богатства семьи. Однако откуда пришла такая идея автору повести, Артуру Конан Дойлю?

По-видимому, писателю попала в руки небольшая книжечка, изданная в Лондоне в 1577 году. Автор - священник, преподобный Абрахам Флеминг. Книжечка носила длинное, как полагалось в те времена, название: "Странное и ужасное Чудо, случившееся совсем недавно в приходе одной церкви в Банги, городке, что не так далеко от города Нориджа, а именно, четвертого августа лета Господня 1577-го, во время сильной бури и проливного дождя, молний и грома, какие редко бывают. С появлением создания ужасной внешности, которого явственно видели люди, собравшиеся там в тот момент. Записано и зарисовано обычным образом согласно писаному документу Абрахамом Флемингом".

Сам Флеминг не видел описанных им событий. Он занимал место школьного учителя, позже стал ректором собора Святого Панкраса в Лондоне. Издал несколько учебных пособий по латинскому языку, переводил античных авторов на английский.

В брошюре он описал, как во время необычно сильной грозы, разразившейся между 9 и 10 часами утра, когда в церкви Святой Марии городка Банги слушали проповедь около 20 человек, под сверкание молний и раскаты грома в храм ворвался страшный черный пес. Он перегрыз горло двум мужчинам и исчез. Через несколько минут гроза ушла, и тот же пес появился в церкви Святой Троицы в Блайсбурге, городке в 11 километрах от Банги. Там он зарезал еще двоих мужчин и одного мальчика и обжег адским пламенем руку одного прихожанина. Дьявольская собака исчезла, оставив следы когтей на дубовой двери храма.

Эти следы, видимые и по сей день, остаются единственным вещественным свидетельством описанных Флемингом событий. "Писаный документ", на который он ссылается в заглавии, по-видимому, церковные книги обоих храмов. Но в них нет ни слова о собаке, сказано только, что необычайно сильные удары молний в страшную грозу убили нескольких прихожан и обожгли других. Так что повествование Флеминга, видимо, опиралось больше на устные свидетельства очевидцев (если только не предположить, что ему хотелось создать бестселлер-ужастик, который читатели раскупали бы намного охотнее).

Историки попытались как-то объяснить рассказ лондонского священника, найти рациональное зерно. И каждый выдвигал свою версию.

На самом деле собака не врывалась в храм, во всяком случае, такой "дьявольский пес". Но было нечто такое, что прихожане, напуганные необычайно сильной грозой, приняли за исчадие ада.

В те времена в Англии собак допускали в церковь вместе с их хозяевами. Имелись даже специальные служители, которые присматривали за собаками и в случае, если те заводили возню или еще как-то отвлекали присутствующих от церковной службы, выгоняли псов за дверь. Об оплате такого рода услуг сохранилась запись несколькими строчками выше отчета о страшной грозе в церкви Святой Марии в Банги.

Флеминг пишет, что удары грома, сотрясавшие все здание, и яркие вспышки молний напугали прихожан "до потери разума". Не могли ли они в таком состоянии обычную собаку, приведенную кем-то в церковь, принять за чудовище? Тем более, автор сообщает, что небо грозно потемнело, в церкви тоже стало темно и в этот момент все упали на колени. Собака среднего размера достает до плеч человека, стоящего на коленях, и в этом случае может показаться огромной. А при вспышке молний глаза животного могли светиться, как светятся красным глаза человека на фотографиях, снятых со вспышкой.

Кстати, о вспышке. Как известно, после яркой вспышки в глазах плавают черные круги. Не их ли приняли испуганные, мистически настроенные верующие за чудовище?

Ужас прихожан могло усилить еще одно обстоятельство. В Средние века нередко случались отравления хлебом, зараженным спорыньей. Алкалоид эрготамин, содержащийся в этом грибке, поражающем хлебные злаки и, попадающий в выпеченный из них хлеб, по свойствам похож на известный галлюциноген ный препарат ЛСД. Под действием эрготамина может много чего привидеться.

К тому же в Англии, особенно в восточных ее графствах, распространены фольклорные рассказы о встречах с черной собакой, предвещающей несчастье: "Огромная, черная как смоль. Такой собаки никто еще из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь..." Обычно ее встречали одинокие путники ночью, в безлюдной сельской местности. По рассказам путников, в собаке сначала не проявлялось ничего, что свидетельствовало бы о ее сверхъестественной природе, и, только когда она исчезала (в некоторых описаниях - когда путник хотел погладить ее), становилось ясно, что это гость из потустороннего мира. Пес проваливался сквозь землю или исчезал со вспышкой.

Максим Чертанов "Конан Дойл"

В 1900 году Конан Дойл подружился с журналистом Флетчером Бертрамом Робинсоном, военным корреспондентом газеты «Дейли экспресс».

Они говорили о фольклоре, рассказывали друг другу старинные предания. Упоминалась широко распространенная – отнюдь не только в Британии – легенда о гигантской призрачной собаке: в Норфолке она имела черный цвет и огненные глаза и называлась «Black Shuk», в других областях встречались иные варианты: чаще это была не одна собака, а стая – так называемая «дикая охота». Робинсон – он был родом из Девоншира – рассказал Дойлу девонширский вариант легенды, который отличался тем, что в нем фигурировал реальный человек по фамилии Кейбл, владелец поместья Брук, который будто бы был чуть ли не вампиром и похищал девушек; согласно легенде, в 1672 году Кейбла разорвала на куски «дикая охота» – стая демонических гончих псов; Робинсон записал легенду в форме новеллы и познакомил Дойла с ее текстом.

Страшных собак, страшные болота и страшных собак на страшных болотах мы уже находили у Дойла немало; неудивительно, что он пришел от истории Кейбла в восторг – она так и просилась в книгу. Дойл и Робинсон собрались делать ее вместе. Соавторство – штука сложная и совсем необязательно подразумевает, что два человека садятся за два стола и пишут по одной второй части текста. Поскольку они приняли это решение, находясь вместе, и переписки друг с другом в этот момент не вели, то неизвестно, как конкретно эта совместная работа планировалась первоначально.

Известно, что название родилось сразу. Некоторые биографы убеждены, что фамилию Баскервиль предложил Робинсон, потому что так звали его кучера; однако, например, в уэльском варианте легенды собака-призрак преследует семью по фамилии Баскервиль, и Дойл с Робинсоном этот вариант, вероятно, обсуждали, так как первоначальный план повести основывался именно на этом: есть некая семья, над которой тяготеет проклятие в виде призрачной собаки. Дойл написал о замысле матери – упомянул и будущего соавтора, и название «Собака Баскервилей» («The hound of the Baskervilles»). Робинсон много говорил ему о мрачных красотах Девоншира. Доктор захотел поехать туда.

Договорились встретиться чуть позже, а пока Дойл вернулся в Лондон. Там он сообщил Гринхофу Смиту (письмом), что намерен писать новую книгу (ее жанр он определил как «creeper» – то есть нечто ужасное, бросающее в дрожь) в соавторстве с Робинсоном, и гонорар запросил свой обычный: 50 фунтов за тысячу слов. Не установлено точно, сам ли Дойл решил включить в повествование Холмса или это ему предложил Смит, давно надеявшийся, что Дойл сменит по отношению к сыщику гнев на милость; второе, пожалуй, более вероятно. Когда Дойл сообщил Смиту, что Холмс в книге будет, «Стрэнд» с радостью согласился увеличить оплату вдвое.

В более позднем письме по поводу соавторства Робинсона Дойл писал Смиту следующее: «И стиль, и атмосфера, и весь текст будут полностью мои... <...> но Робинсон дал мне главную идею, приобщил к местному колориту, и я считаю, что его имя должно быть упомянуто». Надо полагать, что такое распределение труда было установлено между Робинсоном и Дойлом еще в Кромере: тому, кто хоть самую чуточку знает доктора Дойла, невозможно представить, что он заявил бы в официальном письме, что весь текст книги напишет он, а на самом деле было б иначе. «Стрэнд» от идеи соавторства был отнюдь не в восторге, но Холмс перевесил. Дойл и Смит договорились, что имя Робинсона будет упомянуто наравне с именем Дойла, а гонорар между соавторами будет разделен следующим образом: три четверти получает Дойл, одну четверть – Робинсон. Сам Робинсон в этих переговорах не участвовал вовсе и не изъявлял никакого желания участвовать – это говорит в пользу того, что писать собственно текст он в это время и не собирался.

Графство Девоншир (или Девон), которое Генри Джеймс назвал «совершенством Англии», расположено на юго-западе страны; место романтическое, при плохой погоде мрачноватое (его любили описывать Дафна Дюморье и Агата Кристи); с севера и юга оно омывается морем, на западе граничит с не менее романтическим Корнуоллом, где происходит действие жуткой «Дьяволовой ноги» Дойла. Девоншир – район, где мало промышленности и много природы. Там есть местность под названием Дартмур – обширное скалистое плато, покрытое частично лесом, частично – вересковыми зарослями, небольшими озерцами и торфяниками. «Унылость этих болот, этих необъятных просторов, впрочем, не лишенных даже какой-то мрачной прелести», по выражению доктора Уотсона. По вересковым пустошам спокон веков бродили дикие пони (один бедняга на глазах потрясенного Уотсона утонул в Гримпенской трясине) – эта порода сейчас известна как «дартмурский пони» и ее разводят специально. Сам Дартмур ныне – национальный парк; его центром является город Принстаун. Неподалеку находится Дартмурская тюрьма строгого режима, по сей день пользующаяся сомнительной славой одного из самых жестких исправительных учреждений.

Дойл и Робинсон поселились в Принстауне, в небольшой гостинице «Даки» – она существует и поныне, и там есть музей «Собаки Баскервилей». Оттуда они ежедневно совершали вылазки в окрестности, осматривали Дартмурскую тюрьму. Дойл писал: «Мы прошагали целых четырнадцать миль по окрестностям и порядком устали. Это дикое и печальное место, где попадаются развалины жилищ древнего человека, странные каменные сооружения, есть и остатки старых шахт». Недалеко от Принстауна находилось родное поместье Робинсона, Ипплпен; съездили и туда. Фамилия кучера (он же по совместительству служил у Робинсонов садовником) действительно была Баскервиль.

Бывший Duchy Hotel - теперь здесь туристический центр

Болот как таковых, кстати, рядом с Принстауном нет; Гримпенская топь получила свое название, по-видимому, в честь неолитической деревни Гримспаунд на востоке Дартмура, рядом с которой действительно расположено топкое болото; его по сей день стараются избегать местные жители. Жилище неолитического человека, мрачные останки этого существа, как тогда считалось, кровожадного, темного и злобного, – вот маленький штрих, которого недоставало прежним попыткам Дойла описать ужас торфяных болот. Трясина, в глубине которой покоятся скелеты такой древности, что ее даже представить себе трудно, – деталь, оказывающая неотразимое воздействие на воображение художника и на его работу.

Что касается источников, то одними рассказами Робинсона доктор Дойл в своей работе отнюдь не обошелся. Он от корки до корки прочел книгу Баринг-Гулда – викария, известного археолога и фольклориста; этот фундаментальный труд представлял собой энциклопедию Дартмура, где было собрано абсолютно все: природа, климат, история, архитектура, народные предания, генеалогические древа старых девонширских семей. Работа шла быстро, «запоем». В июне Дойл распрощался с Робинсоном и поехал в Лондон.

«Собака» была практически окончена, но кое-что еще дописывалось: в начале июня из Принстаунской тюрьмы бежали два преступника, и в тексте появился беглец Селден. Публикация началась в августовском номере «Стрэнда» с подзаголовком «Еще одно приключение Шерлока Холмса» и продолжалась по апрель 1902-го.

Дойл никогда не был склонен к символам, но в «Собаке» литературоведы видят символику на каждом шагу. В самом деле, при чем здесь, казалось бы, неолитический человек и его череп? Добро б хоть какие-нибудь археологи в сюжете фигурировали. Но черная собака – мрачный, жуткий зверь, а древний человек – мрачное, жуткое «звериное существо», чьи останки сквозь века источают зло. Вероятно, Дойл, символизму совершенно чуждый, своими упоминаниями о древних черепах просто-напросто хотел пустить читателя по ложному следу, заставив его, поеживаясь, предположить, что убийства совершал этот самый доисторический человек – вариант ожившей мумии. Но в результате получилась символика. «Глядя на иссеченные примитивным орудием склоны холмов, на которых темнеют эти пещеры, забываешь, в каком веке живешь, и если бы вдруг под низким сводом одной из них появилось одетое в звериную шкуру волосатое существо и вложило бы в лук стрелу с кремневым наконечником, вы почувствовали бы, что его присутствие здесь более уместно, чем ваше».

Звериная шкура, звериное существо, зверские убийства, сплошное зверство; в «Собаке» вообще очень много упоминаются животные, причем всегда в очень мрачном контексте. Ужасные крики выпи, растерзанная собачка доктора Мортимера, чайка, одиноко парящая над просторами топей, несчастный дартмурский пони: «В зеленой осоке перекатывалось и билось что-то живое. Потом над зарослями мелькнула мучительно вытянутая шея, и болота огласились страшным криком». Даже мертвые камни на болотах «напоминают гигантские гнилые клыки какого-то чудовища».

Фаулз замечал в «Кротовых норах»: «Нечего и говорить, что в действительности Черная собака – это сами болота, то есть неприрученная природа, нечеловеческая враждебность, кроющаяся в самой сердцевине такого ландшафта. В этом – всеохватывающий ужас, и Конан Дойл в тот дождливый день, сидя у камина в норфолкской гостинице, должно быть, сразу же понял, что ему наконец удалось отыскать „врага“, гораздо более сложного и устрашающего, чем любой преступник в человеческом облике».

В холмсиане «Собака» вообще стоит особняком, возвышаясь, как черный гранитный столб над трясиной: она во всем необычна. Литературоведы отмечают в ней массу больших и малых отступлений от канона. Уотсон проводит самостоятельное расследование хоть и с ошибками, но отнюдь не без пользы. Холмс называет Лестрейда «лучшим сыщиком» и признается, что нуждается в его помощи. Холмс оказывается слаб, непонятлив, совершает серьезные промахи, что бывало с ним только в ранних рассказах; ему кажется, что сэр Генри погиб – и вот он, «словно обезумев, схватился за голову: „Чего я медлил, дурак!“». От сознания собственной вины он набрасывается – чего с ним сроду не бывало – с попреками на друга. Давно не писавший о Холмсе доктор Дойл уже забыл о том, как старательно делал своего героя схематичным, как безжалостно обрезал все побочные ветви; как в «Этюде» и «Знаке четырех», в «Собаке» чрезвычайно много избыточного. Дойл никогда не преуспевал особо в создании второстепенных персонажей, но Френкленда, который вечно судится, не забудешь никогда.

Карр сказал о «Собаке»: «В ней единственной повествование берет верх над Холмсом, а не Холмс над повествованием; читателя в ней очаровывает не столько викторианский герой, сколько дух готического романтизма». Но одно без другого невозможно. Болотам, туману и диким зверям противостоит обычный дойловский уют: в пещеру доисторического человека Холмс приносит цивилизацию – очаг, консервные банки (одна – с копченым языком, другая – с персиками в сиропе), ведра, кружки, одеяла, непромокаемый плащ, чистые воротнички, бутылку виски. Страшны после этого торфяные болота? Да, немножко страшны – и при этом уютны, как всё, что описывал доктор Дойл. Дьявол? «Трудно представить себе дьявола с такой узкой местной властью. Ведь это не какой-нибудь член приходского управления». В «Собаке» полным-полно тихого, мягкого комизма; это уже не готическая традиция, а викторианская – ее-то и уловили создатели нашего знаменитого фильма, по заслугам награжденного британской королевой.

В первые годы своего существования «Собака» никем не оценивалась как один из лучших текстов холмсианы. Критики не выделяли ее из массы других рассказов о Холмсе. Читатели радовались ее появлению потому, что вновь получили Холмса – и очень рассердились, когда до них дошло, что он не ожил, и стали требовать других рассказов. Всерьез и много «Собакой» стали заниматься значительно позже. Созданная на основе простодушной сельской легенды, обрастающая – с каждым новым поколением литературоведов – тысячами смыслов, которые простодушный (но хитрый) доктор Дойл в нее, быть может, и не думал вкладывать, она сама превратилась в легенду.

Я должен приостановить эксперименты над Системным Временем (простите за скверный каламбур), чтобы восстановить доброе имя оклеветанного человека и обелить репутацию его злосчастной собаки. Речь идет о мистере Стэплтоне, которого герой Конан Дойля, частный сыщик Шерлок Холмс обвинил в убийстве Чарльза Баскервиля и подготовке покушения на Генри Баскервиля.

Более века длится вопиющее заблуждение. Пришло время покончить с ним, раз и навсегда разобраться в подлинной подоплёке событий, произошедших сто лет назад в далеком Девоншире посреди торфяных болот.

Невиновность мистера Стэплтона (будем называть его именем, которое он сам выбрал) я намерен доказать, основываясь исключительно на тексте произведения сэра Артура. Следует лишь внимательно прочитать его, без пристрастий и предубеждений, в случае сомнения истолковывая факты в пользу обвиняемого, как и предписывает Закон. Шаг за шагом пройдем мы по повести – и узнаем Истину.

Начнем с собаки.

Доктор Ватсон описывает её как злобного монстра, сеющего смерть на торфяных болотах: «Ни в чьём воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана»; «Чудовище, лежавшее перед нами, поистине, могло кого угодно испугать своими размерами и мощью». Да и Шерлок Холмс ее не жалует: «Собака была совершенно дикая…».

Знаменитый сыщик утверждает, что в смерти сэра Чарльза повинна именно она: «Собака, натравленная хозяином, перемахнула через калитку и помчалась за несчастным баронетом», она же стала причиной смерти злодея-каторжника, и уж что совершенно несомненно – она бежала за сэром Генри.

Но вспомните – ни на одной из предполагаемых жертв не было следов нападения собаки! Сэр Чарльз умер от декомпенсации хронического порока сердца, каторжник свалился со скалы, сэр Генри остался невредим: «Холмс возблагодарил судьбу, убедившись, что он не ранен». Три случая – и не одного укуса! А ведь Шерлок Холмс говорит, что хозяин специально натравливал собаку на жертвы. Что ж это за злобное чудовище: его натравливают, а оно не кусает? «Мы с вами опять-таки знаем, что собаки не кусают мёртвых», – объясняет Ватсону сей парадокс сыщик, но я-то знаю, что по команде «фас» злобная собака укусит кого угодно, хоть тряпичную куклу. К тому же пса неоднократно видели фермеры (свидетельство доктора Мортимера: «Все они рассказывают о чудовищном привидении, почти слово в слово повторяя описание того пса, о котором говорится в легенде»), он забредает на аллеи Баскервиль-холла, но ни одного случая агрессивного поведения не отмечается. Вот тебе и дикая, злобная псина.

Большие размеры? Это не преступление. Страшная внешность? Субъективное мнение. Воет? А что еще делать собаке, целыми днями сидящей на цепи?

Но ведь она бежала за сэром Генри? Бежала. Потому что тот бежал от неё. Спросите любого собаковладельца, как он подманивает непослушного, заигравшегося щенка? Он делает вид, что уходит. Или даже убегает. И пес непременно устремится за ним – отнюдь не с целью загрызть хозяина, а поиграть. Даже мой Шерлок, собака вежливая, учёная и вполне взрослая, обожает гоняться за мной, притворно щёлкая зубами у самых щиколоток или наскакивая на грудь и норовя облизать лицо. Да и другие вёселые собачки не прочь оставить отпечатки своих лапок на моей куртке. Ничего, для того они и существуют, прогулочные куртки…

Умные родители внушают ребёнку: никогда не бегай от собаки. А почему бежали оба Баскервиля? Об этом позднее, но совершенно очевидно, что, с точки зрения собаки, они приглашали её к веселой игре.

Но когда бегущий падает, Баскервильский Монстр немедленно прекращает погоню и в смятении убегает, не причинив упавшему ни малейшего вреда.

Самый дотошный читатель вспомнит о скелете спаниеля, найденного в логове Баскервильской Собаки. Подлинное значение этой находки я раскрою ниже, сейчас лишь отмечу, что внутрисобачьи отношения человеческому суду неподсудны.

Итак, мерзкое жестокое чудовище исчезло. Осталась здоровенная псина, скучающая дни напролёт на цепи, а в краткие часы свободы охотно принимающая предложения побегать взапуски, но никогда, никогда, НИКОГДА не укусившая ни одного человека. Просто кому-то было выгодно, чтобы ее считали кошмарным созданием.

Вспомним историю прародителя Баскервильской Собаки, изложенную в известном манускрипте. Чудовище не бесчинствует – оно карает бесчестного негодяя и насильника Хьюго Баскервиля (любопытно, что и в славянской мифологии присутствует Полкан, существо с пёсьей головой, мстящее насильникам за поруганную девичью честь). И боятся его лишь те, чья совесть нечиста. Сам автор манускрипта предостерегает сыновей, но призывает ничего не сообщать о чудовище сестре Элизабет – очевидно, что для неё собака Баскервилей угрозы не представляет.

Запомним это и перейдем к главной жертве клеветы – бедному мистеру Стэплтону.

Гадкий утенок Баскервилей

«Нам еще не приходилось скрещивать рапиры с более достойным противником», – пугает Холмс. Но что действительно известно о Стэплтоне? Он – племянник сэра Чарльза, кузен Генри Баскервиля. Женат на красавице костариканке. Под фамилией Ванделер вернулся на родину отца, в Англию, где открыл школу – предприятие общественно полезное и отнюдь не предосудительное.

Работу любил: «что меня привлекало в ней, так это тесная близость с молодежью. Какое счастье передавать им что-то от себя самого, от своих идей, видеть, как у тебя на глазах формируются юные умы!» Эпидемия в школе (возможно, брюшной тиф) перечеркнула педагогическую карьеру Стэплтона. Он меняет фамилию и поселяется около родового гнезда, отдаваясь другой страсти – энтомологии, в чем и преуспевает: «он считался признанным авторитетом в своей области, имя его было присвоено одной ночной бабочке, описанной им ещё в Йоркшире».

Сам факт смены фамилии – не преступление. Не исключено, что Ванделер хочет дистанцироваться от родственников-аристократов, изгнавших его отца в Южную Америку, где тот и умер от болезни. Скромная жизнь неподалеку от родовой резиденции доставляет ему своеобразное удовлетворение. Старшая ветвь Баскервилей получила деньги, землю, титул. Ему же достается в наследство одна Собака.

Каковы мотивы убийства, приписываемого Стэплтону? Холмс уверяет: «его цель была получить поместье; ради этого он не стеснялся в средствах и шел на любой риск». Но сэр Чарльз стар и болен, а Стэплтон считает себя единственным наследником: «очень возможно, что сначала Стэплтон даже не подозревал о существовании наследника в Канаде». Так стоит ли рисковать, тем более что он «знал, что у старика больное сердце»? Разумней подождать естественного развития событий, а пока объявиться дядюшке и призанять, буде в том нужда, деньжат: «сэр Чарльз… своим радушием и щедростью успел снискать себе любовь и уважение всех, кому приходилось иметь с ним дело… Будучи бездетным, он не раз выражал намерение ещё при жизни облагодетельствовать своих земляков», и уж родному-то племяннику на достойное дело денег бы дал наверное. А что может быть достойнее научных исследований или создания школы?

Но – не раскрывает Стэплтон дядюшке тайну собственного происхождения, и денег не просит. Причина проста – Стэплтон горд и не корыстен. Сачок у него есть, бабочки летают рядом, что ещё нужно энтомологу?

Хорошо, положим, чужая душа – потёмки, и он всё-таки хочет заполучить поместье непременно злодейским путем. Но почему же делать это столь нелепо, даже глупо? Сама идея напугать – просто мальчишество. Испугается сэр Чарльз, но отчего ж обязательно умирать?

И зачем привлекать Лору Лайонс? Стэплтон якобы заставил ее назначить свидание сэру Чарльзу ночью в парке. С какой такой подлой целью? Выманить из дому? Но «сэр Чарльз Баскервиль имел обыкновение гулять перед сном по знаменитой тисовой аллее Баскервиль-холла. Чета Бэрриморов показывает, что он никогда не изменял этой привычке». Зачем же вмешивать в злодейство чужих, если баронет и без того в тот злополучный вечер «как обычно, отправился на прогулку»? И потом, каким образом заботящаяся о своей репутации женщина рассчитывала ночью добраться из Кумб-Треси (не ближний свет) в парк Баскервиль-холла, да ещё незаметно? Не на помеле же прилететь? Нет, если Лора Лайонс и планировала встречу с сэром Чарльзом, то именно затем, чтобы быть скомпрометированной, скомпрометировать сэра Чарльза и получить на него некоторые права. Мистер Стэплтон как наперсник баронета («сэр Чарльз проникся дружескими чувствами к Стэплтону и послал его в качестве своего посредника к миссис Лоре Лайонс») воспротивился тому. Тем не менее, письмо Лоры Лайонс – очень важная улика, если её растолковать правильно. Но об этом после.

Еще нелепее представляется попытка запугать до смерти Генри Баскервиля. Канадские фермеры со страху не умирают. Да, к финалу истории нервы сэра Генри изрядно расшатались, что привело к срыву, но надеяться на это было бы крайне легкомысленно. Куда проще убить молодого баронета холодным или огнестрельным оружием, а хоть и камнем – все подозрения пали бы на лютого каторжника Селдена, который сбежал из тюрьмы и обретался поблизости. Надежно, эффективно, безопасно. Но этого не произошло. Не произошло именно потому, что мистер Стэплтон не имел намерения убивать сэра Генри – впрочем, как и сэра Чарльза.

Он не чурается знакомства с другом Холмса, доктором Ватсоном. Зная, что каждое его слово будет передано сыщику («если вы появились здесь, значит, мистер Шерлок Холмс заинтересовался этим делом»), Стэплтон, тем не менее, рассказывает примечательный эпизод своей биографии – неудачу со школой в одном из северных графств. «А ведь отыскать учителя – самое простое дело. На этот предмет существуют школьные агентства, которые дадут вам сведения о любом лице, связанном с этой профессией».

Гениальные преступники так себя не ведут. А невинные люди – сплошь и рядом.

Леди Баскервиль

Если Стэплтона жизнь на болотах более чем устраивает – он натуралист, над трясиной порхают неведомые бабочки, – то для его красавицы жены подобная жизнь должна казаться прозябанием:

«Странное мы выбрали место, где поселиться, – сказал Стэплтон, будто отвечая на мои мысли. – И все-таки нам здесь хорошо. Правда, Бэрил?

– Да, очень хорошо, – ответила она, но её слова прозвучали как-то неубедительно».

Бэрил тяготит захолустье.

Единственная надежда – наследство. Сэр Чарльз стар и болен, следует только подождать, и она станет леди Баскервиль де-юре и де-факто. Опасность одна – вдруг баронет женится, пойдут дети, – прощай деньги, прощай титул. Лора Лайонс, «дама с весьма сомнительной репутацией» но «очень красивая женщина», определённо интересуется сэром Чарльзом, да и сам баронет проявляет к ней внимание.

От мужа Бэрил узнает, что Лора назначила свидание баронету. Бэрил хочет проучить баронета, показав тому Баскервильское Чудовище. Баронет мнителен, появление страшного пса, грозы блудодеев, поможет отвратить его от замужней дамы. Возможно, она не натравливает собаку, просто приказывает ей побежать в сторону сэра Чарльза – бросает палочку и т. п. Увы, потрясение оказалось слишком тяжелым, сердце старика не выдержало.

Вдруг объявляется Генри Баскервиль. Что ж, это ещё лучше – за него можно выйти замуж!

Прежде всего необходимо, чтобы наследник приехал в Баскервиль-холл. Для этого Бэрил пишет подметное письмо. Нет более верного способа заставить мужчину поступить неразумно, чем обвинить в трусости.

Знаменитые «если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот» – типичный пример ловли на «слабо». Генри Баскервилю не остается выбора – он отправляется в Девоншир: «как бы там ни было, но ответ мой будет таков: ни адские силы, ни людские козни не удержат меня здесь. Я поеду в дом своих предков».

Теперь Бэрил должна привлечь его внимание к себе, красивой загадочной девушке, живущей с недотепой-братцем. Первую атаку она повела на Ватсона, приняв того за нового баронета: «Уезжайте отсюда! – сказала она. – Немедленно уезжайте в Лондон!… – Она сверкнула глазами и нетерпеливо топнула ногой. – Не требуйте объяснений… Неужели вы не понимаете, что я желаю вам добра?»

Атака проведена мастерски. Тут и таинственная загадка, и участие, и ножка (времена-то викторианские), и нарочно надетое «нарядное платье» (химчисток в глуши нет, а платье после прогулок по болотам очень скоро перестает быть нарядным). Правда, поражена ложная цель, но не беда. Сэр Генри покорён: «он увлёкся ею с первой же встречи, и вряд ли я ошибусь, если скажу, что это чувство взаимное», – отмечает доктор Ватсон. Если бы Стэплтон действительно хотел любой ценой заполучить поместье, то должен был бы всячески поощрять увлечение Генри Баскервиля. Но он ведет себя совершенно иначе: «Стэплтон явно не желает, чтобы эта дружба перешла в любовь, и, по моим наблюдениям, он всячески старается не оставлять их наедине», – пишет в отчете доктор Ватсон. «Этот субъект даже близко меня к ней не хочет подпускать», – вторит сэр Генри.

Это не поведение расчетливого негодяя, который именно для подобного случая и представил жену сестрой. Это поведение ревнующего мужа, чувствующего, что жена готова покинуть его ради богатого соперника. Именно Бэрил выгодно быть не женой Стэплтона, а сестрой.

Стэплтон пытается отвадить сэра Генри. Как? С помощью собаки. Сэр Генри здоров, молод, и потому вид адского пса лишь отпугнет его, не нанеся физического вреда.

Но Бэрил против. Гораздо лучше иметь мужем богача-баронета, чем романтика-энтомолога. Она не хочет ни учить детей в школе, ни жить в болотах. Лондон, Париж, Нью-Йорк – вот города, достойные леди Баскервиль.

Бэрил готова сказать сэру Генри «да!». «Ей было хорошо со мной», – радуется сэр Генри. А муж… Пусть заблудится в Гримпенской трясине: «туда-то он найдет дорогу, а обратно не выберется! Разве в такую ночь разглядишь вехи? Мы ставили их вместе, чтобы наметить тропу через трясину. Ах, почему я не догадалась убрать их сегодня!»

Догадалась Бэрил, догадалась! И догадалась откреститься от этого деяния.

Стэплтон пытается любым способом предотвратить уход жены. Он связывает её (Холмс представляет это действо пыткой, но как знать, может, это была особенность супружеских отношений четы Стэплтонов, этакие игры), а затем, отделавшись от назойливого гостя, пускает по следу собаку. Пусть как следует попугает охотника до чужих жен! Но затем он почему-то направляется в сердце трясины. Объяснения Бэрил «там у него всё приготовлено на тот случай, если придется бежать» совершенно неубедительны. Что значит «всё приготовлено»? Прорыт тоннель в Париж или ждёт ковер-самолет? Нет, это не бегство. На отрезанный от мира островок его ведёт иное чувство – отчаяние. Жена предала, собака – убита, мир опостылел. Островок – то место, где можно побыть одному, наедине с природой, где нет измен, докучливых баронетов и врагов, притворяющихся друзьями.

Но миссис Стэплтон – отнюдь не главный злодей, нет!

Милый друг Баскервилей

«Собака Баскервилей» – воистину гениальный детектив. Главный злодей предстает перед нами с первых страниц, а читатель остаётся в неведении и поныне.

Но день настал!

Итак, «что понадобилось человеку науки, доктору Джеймсу Мортимеру, от сыщика Шерлока Холмса?»

На наших глазах Мортимер создает Дело Баскервилей. Сельский врач относится к легенде о собаке очень серьезно – мало того, он её пылкий проповедник! Именно от него узнают о причастности чудовища к смерти Чарльза Баскервиля и Холмс с Ватсоном, и сэр Генри. Странно, что, будучи не только близким другом, но и пациентом Мортимера, сэр Чарльз лишь за три недели до смерти поведал тому о своих страхах. Ещё более странно, что доктор Мортимер сам не догадался о них: в Гримпенском приходе он практикует пять лет, за это время даже нелюбопытный врач выучит местные легенды назубок.

До знакомства с Мортимером Генри Баскервиль тоже знал о легенде, да «не придавал ей никакого значения». Но «научное использование силы воображения» привело к тому, что к финалу повествования сэр Генри из «очень живого, здорового человека» становится неврастеником.

Движущая сила Дела Баскервилей не собака, а страх: чудовища обретают силу, лишь населив человеческое сознание. Роль квартирмейстера берет на себя Мортимер, погружая жертву в атмосферу ужаса: «мороз пробежал у меня по коже», – таково впечатление от слов «человека науки» у приземленного, здравомыслящего Ватсона. А каково было сэру Чарльзу?

Присмотримся к доктору Мортимеру.

Внешне он «весьма симпатичный человек», «нечестолюбивый, рассеянный», но так ли это? «У меня нет докторской степени, я всего лишь скромный член Королевского хирургического общества», говорит он, и в словах слышится горечь. Научные публикации прекращаются с переездом Мортимера в Гримпен – «Прогрессируем ли мы?», «Вестник психологии» (sic!!!), март, 1883. «Я женился и оставил лечебницу, а вместе с ней и все надежды на должность консультанта», – здесь явно проскальзывает недовольство женитьбой. Жена Мортимера замечательна именно своим отсутствием, «жена, о которой нам ничего не известно». Очевидно, что брак Мортимера неудачен: «близкие соседи стараются почаще встречаться друг с другом», но он ходит по гостям один, без жены, в Лондоне он опять один, жена на болотах. Да и то, что Мортимер забывает свою трость, «подарок от друзей ко дню свадьбы», в свете бессмертного учения Фрейда говорит о многом.

Жене муж тоже безразличен: «одет он был… с некоторой неряшливостью: сильно поношенный пиджак, обтрёпанные брюки», – за гардеробом Мортимера она явно не следит.

Мортимер обладает счастливой способностью уметь нравиться, он по душе Холмсу и Ватсону, коллегам и сэру Чарльзу. Несмотря на большую разницу в возрасте и общественном положении, он быстро становится столь близким другом старого баронета, что тот назначает его своим душеприказчиком, завещает тысячу фунтов – сумму по тем временам изрядную.

Но гораздо перспективнее представляется разработка сэра Генри. Стать для него ближайшим другом – вот задача, поставленная Мортимером. Друзья познаются в беде – значит, нужна беда. На болотах разыгрывается трагедия, а Мортимер – автор сценария, актёр и режиссер одновременно. Козлом отпущения он избрал Стэплтона.

Холмс сразу распознает в Стэплтоне Баскервиля. Мортимер, антрополог («это мой конек: надбровные дуги, лицевой угол, строение челюсти»), ещё при первом визите подсказавший Холмсу, что младший брат сэра Чарльза Роджер «как две капли воды похож на фамильный портрет Хьюго», должен увидеть это задолго до Холмса. Несомненно и то, что он, пять лет изучавший стоянки первобытных людей, знает Гримпенскую трясину куда лучше новичка Стэплтона. Вероятно, Мортимер показал путь к островку (на котором есть неолитическое поселение!) Бэрил, а уж она показала его Стэплтону: «мы ставили вехи вместе». Есть неопровержимое доказательство того, что Мортимер знал о логове Собаки. Это останки пропавшего пса Мортимера. Как сумел спаниель пробраться в сердце трясины? И, главное, зачем? Зов пола можно исключить – Собака наверняка была стерилизована, иначе все овчарки («на болотах много овчарок») бродили бы за ней толпами, какое уж тут чудовище, смех… Спаниель сопровождал хозяина, но цепная собака к вторжению на свою территорию отнеслась крайне болезненно…

Никто не поинтересовался, где был Мортимер в ночь смерти сэра Чарльза и в ночь смерти Стэплтона. Такова сила обаяния доктора Мортимера.

В финале книги Мортимер – любимый друг сэра Генри. Вместе с ним он отправляется в кругосветное путешествие, в те времена весьма и весьма длительное, бросив и больных «приходов Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу», и свою невидимую жену. Я не могу настаивать на том, что он склонит сэра Генри к гм… нетрадиционным отношениям, но именно это объясняет многое, включая неудачный брак Мортимера.

Интересно, кому откажет сэр Генри свое состояние?

Конец дела Баскервилей

Утверждают, что книги для писателя – дети, всех он одинаково любит, каждая ему дорога по-своему. Не дети, но духи! Писатель – ученик чародея, причем зачастую даже не ведающий о своем ученичестве. Мнит, будто он мастер, демиург, повелитель мух и вселенных, что все пойманное в чернильнице целиком и полностью принадлежит ему одному. «Захочу – помилую, а захочу – растопчу!» – так, кажется, говаривал купчина у Островского.

Но это верно в отношении духов самого низшего порядка, не духов скорее, а зомби, мертвых телесных оболочек, которыми действительно хоть тын подпирай. «Взвейся да развейся!»

Но если некая искра, уж не знаю, голубая, красная, коснётся пера писателя в момент творения – всё! Теперь неведомо, кто – чей. Как ни пытайся загнать вызванного духа в чернильницу, пустое. День ото дня дух матереет, обрастает плотью, того и глядишь, засунет в чернильницу самого автора.

– Писателев таперича нет! – горько рыдал мой коллега, когда ни друзья, ни приятели, ни даже враги не захотели признать в нем творца некоего опуса в чёрной обложке. Фамилия не твоя, личность не твоя, а девичья, очень симпатичная, и вообще, она за границею на ярмарке была, а ты дальше Борисоглебска никуда и не выезжал.

– П-проект, – рыдал коллега, – коллективный труд.

– Тогда утри сопли и пиши что-нибудь своё. Нетленное.

– Не могу. Он не пускает.

– Ратник… – и коллега пошел дописывать двадцать восьмую главу серийного детектива «Ратник во тьме».

Бороться с недотыкомкою сложно. Можно взять и сжечь рукопись, а чернильницу – о стену вдребезги! Можно просто поселиться в особняке на берегу тихой великой реки и всю оставшуюся жизнь тайком (но чтобы все знали!) писать великий роман о великом человеке (Кому Нужно, поймут!), можно заколоть героя на глазах почтенной публики, но куда надёжнее разделаться с ним по-свойски, по-писательски. Пусть знает, кто в чернильнице хозяин.

Артур Конан Дойль так и поступил – причем с присущим англичанину тактом и юмором. Он публично высмеял своего демона – но увидели это лишь посвящённые зелаторы (может, и вовсе один).

Действительно, быть известным лишь благодаря Шерлоку Холмсу довольно унизительно. Простенькие рассказы, поначалу воспринимавшиеся как подспорье, «джентльмен в поисках гинеи», взяли автора в полон. Мистер Холмс постепенно вытеснял Артура Конан Дойля, и со временем победа доктора Хайда казалась неизбежной.

А что мистер Холмс был скорее Хайдом, нежели Джекилом, кажется мне вполне вероятным. Кто вы, мистер Холмс? Какая причина заставляет вас тосковать в безмятежные дни и расцветать, оживая, при виде трупов и человеческого горя? Почему из всех профессий вы, человек недюжинного ума, имеющий влиятельного брата, выбрали именно ту, которая… Впрочем, остановлюсь, а то размахнусь еще на дюжину страниц.

Важно другое – Конан Дойль стал тяготиться своей тенью. Он, автор множества романов, спирит-эксперт, воспринимался как создатель дешевенького бульварного чтива (дешевенького в переносном смысле: Холмс по-своему был щедр с доктором Конан Дойлем).

Тарас Бульба, человек прямой, сказал: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

Пробовали. Не получилось (мне и сейчас Андрий понятней Остапа). Холмс вынырнул со дна Рейхенбахского водопада ещё более могучий, чем до падения. Договор подписан не кровью – чернилами!

Нет, дуэль с тенью должна быть иной, публичной, а выбор оружия – не духовое ружьё, а интеллект и юмор.

И она случилась!

«Собака Баскервилей» и есть знаменитая дуэль писателя с тенью. Конан Дойль «идет на вы», предупреждая Холмса словами д-ра Мортимера: «Слепок с вашего черепа, сэр, мог бы служить украшением любого антропологического музея до тех пор, пока не удастся получить самый оригинал». Мортимер явно начинает охоту на Холмса! Все перипетии честно разыгрываются перед глазами читателя. И Холмс бессилен! В своем расследовании я не ответил на ряд вопросов: кто следил за Холмсом в Лондоне? кто украл ботинок сэра Генри? кого ждал Селден, кружа у Баскервиль-холла? – но зачем лишать читателя удовольствия собственного расследования…

В отчаянии Холмс вешает на несчастного Стэплтона всех собак в округе, облыжно обвиняет во всех нераскрытых кражах и грабежах («он уже давно был опасным преступником»), не приводя, разумеется, ни единого доказательства.

Да он и сам знает о шаткости собственных позиций: «Все это одни догадки и предположения. Нас поднимут на смех в суде, если мы явимся туда с такой фантастической историей и подкрепим её такими уликами».

Холмс пляшет под дудочку Мортимера (который, безусловно ехидствуя в душе, сообщает Холмсу о привезенных из Южной Америки сэром Чарльзом научных материалах, на основании которых они долго спорили с баронетом о сравнительной анатомии бушменов и готтентотов), преследуя невинного Стэплтона. Увы, итог дела – ноль. В суд представить Холмсу нечего, разве труп убитой собаки. Но публика кричит «ура!» великому Холмсу. Пусть её. Зато Конан Дойль свободен! Он показал истинную цену своему герою, и теперь Холмс будет прыгать через барьер столько раз, сколько ему прикажет Хозяин.

В основу сюжета «Собаки Баскервилей» легли две мистические истории, рассказанные Конан Дойлу его другом Флетчером Робинсоном, с которым он познакомился в июле 1900 года на борту парохода «Бритт», когда возвращались домой из южной Африки. Оба участвовали в англо-бурской войне; Дойл был врачом полевого госпиталя, Робинсон - военным корреспондентом газеты «Дейли-экспресс».

Они очень быстро подружились, а без малого год спустя, в марте 1901, когда вновь встретились в Норфолке, чтобы поиграть в гольф, дружба превратилась в своего рода творческое сотрудничество.

На фото слева Артур Конан Дойл, справа Бертрам Флетчер Робинсон

Все началось с бесед об английском фольклоре. Коротая вечер за графином бренди, журналист поведал «отцу» Шерлока Холмса легенду, которая впоследствии и легла в основу леденящей кровь рукописи, прочитанной доктором Джеймсом Мортимером Холмсу и Уотсону на Бейкер-стрит незадолго до прибытия в Англию сэра Генри Баскервиля, наследника из Канады.

Более чем вероятно, что рассказанная Робинсоном легенда - всего лишь очередной перепев древнего местного предания о свирепой волшебной собаке-волкодаве, известной в Норфолке под кличкой Черный Дьявол. Вторая, не менее жуткая история о злом эсквайре, сэре Ричарде Кейбле, продавшем душу дьяволу и то ли утащенном в преисподнюю, то ли разорваном на куски стаей демонических гончих псов, не издававших, вопреки расхожему поверью, никакого пресловутого «жуткого воя» на болотах, а, напротив, совершенно безмолвных.
После этих рассказов Флетчер Робинсон однажды пригласил друга погостить у его родных в Ипплтоне и, одновременно, собрать материал для новой книги. Судя по всему, «Собака Баскервилей» первоначально задумывалась как совместное творение Конан Дойля и Робинсона.
«Тут, в Норфолке, со мной Флетчер Робинсон, и мы собираемся вместе сделать небольшую книжицу под названием «Собака Баскервилей» - такую, что у читателя волосы дыбом встанут!» - написал Артур Конан Дойл в письме своей матери.

Любопытная деталь - фамилию для преследуемого знатного рода Дойл позаимствовал у Гарри Баскервиля, который был... кучером Робинсона. В марте-апреле 1901 года Гарри, как выяснилось, развозил своего хозяина и его гостя-писателя по Дартмурским окрестностям.
Много лет спустя, в 1959 году, 88-летний Баскервиль заявил: «Дойль писал книгу не один. Большие куски написаны Флетчером Робинсоном, но его заслуги так и не были признаны».
Договорившись о теме и заглавии повести, Дойл и Робинсон расстались, а в апреле встретились вновь, чтобы предпринять поездку по Дартмуру - месту действия будущей книги. Базой им служил дом Робинсона в Ипплпене, возле Нью-Эббота. Отсюда и совершали они вылазки на болота, проникаясь их мрачным духом и намечая места, где, по замыслу, должны были развиваться те или иные события.

Тем временем нехитрый поначалу замысел книги начал сам собой разрастаться и усложняться. Возможно, Конан Дойл только теперь осознал, насколько мощный материал попал к нему в руки, и понял, что для такой оправы необходим бриллиант огромной величины, сильный главный герой, человек, который раскрыл бы тайну. Вот почему он решил вернуть к жизни Шерлока Холмса, семью годами ранее «канувшего в пучину» Рейхенбахского водопада в Альпах, куда его подло столкнул профессор Мориарти, главный преступник Лондона, и иже с ним.
Впрочем, «вернуть к жизни» - не совсем точное, а вернее, совсем не точное выражение. Уж больно не хотелось великому писателю и впрямь воскрешать двух персонажей, некогда вознёсших его на вершину славы, но мало-помалу превратившихся из подмоги в обузу. Внимательный читатель «Собаки Баскервилей» сразу увидит, что действие повести разворачивается до «гибели» Холмса в струях Рейхенбахского водопада.

Ведя лихорадочную исследовательскую работу и создавая своё оказавшееся бессмертным произведение, 2 апреля 1901 года Конан Дойл снова отправил письмо матери, на сей раз из Принстауна, где расположена каторжная тюрьма, из которой бежал злосчастный Селден, павший жертвой страшного пса: «Мы с Робинсоном лазаем по болотам, собирая материал для нашей книги о Шерлоке Холмсе. Думаю, книжка получится блистательная. По сути дела, почти половину я уже настрочил. Холмс получился во всей красе, а драматизмом идеи книги я всецело обязан Робинсону».

Ещё раньше, в марте, Дойл написал издателю журнала «Стрэнд», Гринхау Смиту, и предложил ему новое произведение, особо подчеркнув, что создаёт его в соавторстве с другом, Флетчером Робинсоном, и «его имя непременно должно соседствовать на обложке с моим. И стиль, и смак, и вся писанина - полностью мои… но Робинсон дал мне главную идею, приобщил к местному колориту, и я считаю, что его имя должно быть упомянуто… Если Вы согласны вести дело, я хотел бы, как обычно, получить пятьдесят фунтов стерлингов за каждую тысячу слов». Однако после того как в повесть был введён Шерлок Холмс, гонорар сразу возрос вдвое, причём соавторы должны были получить его в пропорции 3:1.
Но, когда в августе 1901 года в «Стрэнде» началась публикация «Собаки Баскервилей», Робинсона в числе авторов не оказалось вовсе, хотя его имя было упомянуто в сноске на титульном листе. Вот как это выглядело: «Появление этой истории стало возможным благодаря моему другу, мистеру Флетчеру Робинсону, который помог мне придумать сюжет и подсказал реалии. А.К-Д.»

В первом британском книжном издании повести эта надпись была заменена кратким обращением: «Мой дорогой Робинсон, кабы не Ваше изложение легенды Западной Страны, эта история так никогда и не появилась бы. Огромное спасибо за это и за помощь с деталями. Искреннейше Ваш А.Конан-Дойл».

В предисловии к «Полному собранию романов о Шерлоке Холмсе» (1929) Дойл, казалось, и вовсе забыл о полученной от друга помощи: «Собака Баскервилей» - итог замечания, оброненного этим добрым малым, Флетчером Робинсоном, скоропостижная кончина которого стала утратой для всех нас. Это он рассказал мне о призрачной собаке, обитавшей близ его дома на Дартмурских болотах. С этой байки и началась книга, но сюжет и каждое ее слово - моя и только моя работа».

Успех нового произведения превзошел все ожидания. Но тут же по Лондону начали ходить слухи, что Дойл не сам написал эту повесть. Некоторые злопыхатели обвиняли его даже в убийстве истинного автора книги, чтобы тот не смог предъявить свои права на шедевр.

Дело в том, что в 1907 году, то есть через пять лет после выхода книги, 36-летний Флетчер Робинсон неожиданно скончался при довольно загадочных обстоятельствах. По официальной версии, причиной смерти был тиф. Однако в отличие от жертв тифа Робинсона не кремировали, а похоронили на кладбище Святого Андрея (некоторые связывают его смерть с проклятием египетского артефакта The Unlucky Mummy).
Супруга журналиста, Глэдис Робинсон, подлила масла в огонь, заявив сразу после его смерти, что он скончался от пищевого отравления через несколько дней после возвращения из командировки из Парижа.
Некоторые сыщики-любители считают, что симптомы больше похожи на отравление, чем на смерть от тифа. Конан Дойль, по их мнению, отравил друга настойкой опия, не желая делиться гонорарами от «Собаки Баскервилей» или, что более вероятно, боясь раскрытия тайны авторства. Они полагают, что великий писатель уговорил Глэдис, с которой у него, по некоторым данным, был роман, отравить мужа. Не исключено, что миссис Робинсон, кстати, не явившаяся даже на похороны мужа, не догадывалась, что ему дает.

После смерти Конан Дойла эти слухи потихоньку сошли на нет. Но позже, в конце пятидесятых, они возобновились снова.
Как уже я говорил, одна из атак на репутацию Конан Дойла была предпринята в газете «Дэйли экспресс» со стороны настоящего Баскервиля, кучера, давшего фамилию главному герою. В марте 1959 года восьмидесятивосьмилетний Гарри Баскервиль неожиданно заявил, что писал эту повесть не Конан Дойл, а Флетчер, который был у Артура кем-то вроде литературного «негра», да и вообще, мол, большинство произведений о Шерлоке Холмсе написаны Робинсоном.

После новых обвинений со стороны Баскервиля сын писателя Адриан Конан Дойл немедленно вступился за отца. Он выступил с гневным письмом, в котором привел свидетельства того, что Робинсон действительно был автором идеи и придумал все основные линии произведения, но потом по-дружески «подарил» все придуманное своему другу Артуру, полагая, что тот напишет намного лучше.
К сожалению, письмо это хранится в архиве, который недоступен исследователям, и содержание его в значительной части остается неизвестным. Тем не менее, имеющиеся сведения в общем и целом подтверждают правоту Адриана Конан-Дойла. Несомненно, Флетчер Робинсон внес важный вклад в проект, вклад, который Артур Конан-Дойл впоследствии, возможно, значительно принизил. Именно Робинсон подал первоначальную идею (и Дойл признал это в письмах к матери и Гринхау Смиту) и, вероятно, помог разработать детали сюжета, но написана повесть, несомненно, самим Конан-Дойлом.Все сохранившиеся отрывки рукописи выведены его рукой (в том числе и текст легенды о собаке Баскервилей) и почти без помарок. Едва ли такой знаменитый писатель стал бы переквалифицироваться в писца и копировать ранее написанный текст Робинсона - малоизвестного журналиста - чтобы потом выдать этот текст за свое собственное письмо.

За пристальное изучение произведений Конан Дойла взялись эксперты-лингвисты. Но скрупулезная лингвистическая экспертиза в отношении «Собаки Баскервилей» доказать сто-процентное авторство Конан Дойла или Робинсона нее смогла.
Главное достижение Конан-Дойла - возрождение образа Шерлока Холмса, без которого «Собака Баскервилей» никогда не приобрела бы той популярности, которой пользуется и поныне. Возможно, без Холмса этот роман сейчас был бы полузабыт, разделив незавидную судьбу большинства созданных Конан-Дойлом «ужастиков»

Весьма сомнительно, что Робинсон был отравлен Конан-Дойлом, который хотел скрыть подлинную роль его в создании «Собаки Баскервилей» и свой флирт с супругой журналиста. Во-первых, скрывать Конан-Дойлу было нечего: он с самого начала признавал участие Робинсона в работе над книгой, хотя со временем это признание мало-помалу сходило на нет. Во-вторых, Артур Конан-Дойл никак не мог «крутить любовь» с супругой Робинсона, потому что во время написания «Собаки» пользовал свою больную чахоткой супругу и, к тому же, был без памяти влюблен в некую Джин Леки, которая в 1907 году стала его второй женой.

Использованы иллюстрации Сидни Эдварда Пэджета (1901 - 1902 гг.) из первого издания "Собаки Баскервилей"

Источники

www.doyle.msfit.ru/holmes/criminal
www.chayka.org/node/3835
www.novdelo.ru/post/view?id=15290
www.myrt.ru/interestingly/512-istorija-s obaki-baskervilejj.html